Казаков Юрий Павлович - Трали-Вали
Юрий Павлович Казаков
ТРАЛИ-ВАЛИ
1
Разморенный жарким днем, наевшись недожаренной, недосоленной рыбы,
бакенщик Егор спит у себя в сторожке.
Сторожка его нова и пуста. Даже печки нет, вырезана только половина пола,
навалены в сенях кирпичи и сырая глина. По бревенчатым стенам висит из пазов
пакля, рамы новые, стекла не замазаны, тонко звенят, отзываются пароходным
гудкам, и ползают по подоконникам муравьи.
Просыпается Егор, когда садится солнце и все вокруг наполняется туманным
блеском, а река становится неподвижно-золотой. Он зевает, зевает со сладкой
мукой, замирая, выгибаясь, напрягаясь чуть не до судорог. Почти не открывая
глаз, торопливо вялыми руками свертывает папиросу и закуривает. А закурив,
страстно, глубоко затягивается, издавая губами всхлипывающий звук, с
наслаждением кашляет со сна, крепко дерет твердыми ногтями грудь и бока под
рубахой. Глаза его увлажняются, хмелеют, тело наливается бодрой мягкой
истомой.
Накурившись, он идет в сени и так же жадно, как курил, пьет холодную воду,
пахнущую листом, корнями, оставляющую во рту приятно-оскоменный вкус. Потом
берет весла, керосиновые фонари и спускается вниз, к лодке.
Лодка его набита мятой осокой, набрала воды, осела кормой и отяжелела.
Егор думает, что надо бы вылить воду, но выливать лень, и, вздохнув, поглядев
на закат, потом вверх и вниз по реке, он раскорячивается, напрягается больше,
чем нужно, и спихивает лодку с берега.
Плес у Егора небольшой. Ему нужно зажечь фонари на четырех бакенах, два из
которых стоят наверху, два - внизу. Каждый раз он долго соображает, куда
ловчее сначала грести: вверх или вниз. Он и сейчас задумывается. Потом,
устраиваясь, стучит веслами, уминает осоку, пихает ногами фонари и начинает
выгребать против течения. "Все это трали-вали..." - думает он, разминаясь,
разогреваясь, гребя резкими рывками, быстро валясь назад и выпрямляясь,
поглядывая на темнеющие, розовеющие, отраженные в спокойной воде берега. Лодка
оставляет за собой темный на золоте воды след и аккуратные завитки по бокам.
Воздух холодеет, ласточки носятся над самой водой, пронзительно визжат,
под берегами всплескивает рыба, и при каждом всплеске Егор делает такое лицо,
будто давно знает именно эту рыбу. С берегов тянет запахом земляники, сена,
росистых кустов, из лодки - рыбой, керосином и осокой, а от воды уже
поднимается едва заметный туман и пахнет глубиной, потаённостью.
По очереди зажигает и устанавливает Егор красные и белые фонари на
бакенах, лениво, картинно, почти не огребаясь, спускается вниз и там зажигает.
Бакены горят ярко и далеко видны в наступающих сумерках. А Егор уже торопливо
выгребает вверх, пристает возле сторожки, моется, смотрится в зеркало,
надевает сапоги, свежую рубаху, туго и набекрень натискивает морскую фуражку,
переезжает на другой берег, зачаливает лодку у кустов, выходит на луг и зорко
смотрит вперед, на закат.
На лугу уже туман, и пахнет сыростью.
Туман так плотен и бел, что издали кажется разливом. Как во сне, идет,
плывет Егор по плечи в тумане, и только верхушки стогов видны, только черная
полоска леса вдали под беззвучным небом, под гаснущим уже закатом.
Егор поднимается на цыпочки, вытягивает шею и замечает наконец вдали
розовую косынку над туманом.
- Э-ей! - звучным тенором окликает он.
- А-а... - слабо доносится издали. Егор ускоряет шаг, потом пригибается и
бежит, будто перепел, тропой. Свернув с тропы, он ложится, обзеленяя коленки и
локти о траву, и с колотящимся сердцем всматривается в ту
