Казанцев Александр - Взрыв
Александр КАЗАНЦЕВ
ВЗРЫВ
Картина далекого детства навсегда осталась в моей памяти. Высокие
холмы обрываются к воде, как будто срезанные гигантским ножом. Широкая
река делает крутой поворот. Берега - дикие, каменистые, угрюмые. Сразу за
ними - вековая тайга.
Наша лодка поднимается по Верхней Тунгуске, как здесь зовут Ангару.
На перекатах только я да рулевой остаемся в лодке. Все остальные, в том
числе и отец, тянут бечеву. Сейчас перекат позади, и все сидят на веслах.
Я устроился на носу и чувствую себя капитаном. Это гребная галера. Мы
отважные корсары и идём открывать новые земли за океаном. Эй, кто там на
марсе? Что за остров на горизонте? Плавучий остров? Свистать всех наверх!
Плоты один за другим показываются из-за темной, закрывающей полнеба
скалы. Слышится блеяние.
Капитану понятно все. Это проклятые рабовладельцы ограбили туземцев,
погрузили на плавучий остров их скот, далеко в трюмы спрятали закованных в
цепи невольников. Я понимаю, что именно сейчас нас ждет благородный
морской подвиг. Смелее, корсары, вперед!
Тихое-тихое утро. Небо безоблачно. Где-то далеко глухо урчит
пройденный вчера перекат.
Я проклинаю всплески от наших весел. Ненавистные рабовладельцы ничего
не должны заметить. Галера быстро приближается к плавучему острову. Ясно
видны овцы и избушка на переднем плоту. Но я-то знаю, что это рубка
рабовладельца-капитана. Вот он, бородатый, в синей рубахе, выходит и
смотрит на небо. Потягивается, чешет спину, потом зевает и крестит рот.
Тише, гребцы! Мы должны подойти к противнику незаметно и сразу
ринуться на абордаж. Где-то слева шуршит белка на лиственнице. Если он
оглянется... Тихо-тихо. Еле слышны всплески от весел.
И вдруг страшный удар. Я втягиваю голову в плечи. Я плачу, я забыл о
корсарах. Плотовщик от неожиданности падает на колени. Рот у него открыт.
Овцы блеют, шарахаются к самой воде. И тут второй удар, более страшный. В
избушке порывисто открывается дверь, но никто не показывается из нее.
Слева, за тайгой, что-то сверкает, споря с солнцем.
- Держись! - еле доносится до меня голос отца.
Воздух - густой, тяжелый - толчком обрушивается на меня. Я хватаюсь
за борт, кричу. Мне вторит испуганное, исступленное блеяние овец.
Я вижу, как овцы одна за другой падают в воду, словно их кто-то
гигантской ладонью сметает с плота. По реке идет высокий вал. Вижу, как
переламывается пустой уже плот. Бревна его встают торчком. Нашу лодку
подбрасывает, словно на перекате. Я захлебываюсь и ловлю ртом воздух.
Разжимаются пальцы, и, весь мокрый, я скатываюсь на дно. Там вода и пахнет
рыбой. И сразу становится тихо-тихо...
Далекое воспоминание, страница из детского дневника. Вот она,
затрепанная коричневая тетрадка, помеченная 1908 годом. В этом году,
тридцать восемь лет назад, в двухстах пятидесяти километрах от места, где
сметены были в воду овцы с плотов, в тайгу упал страшный метеорит, о
котором так много писали и рассказывали в Сибири.
Зачем понадобилась мне старая тетрадка? Почему завален мой стол
статьями и книгами о Тунгусском метеорите?
Полный полемического задора и дискуссионной злости, беру я лист
бумаги. Да, я готов спорить!
Рассказ, пожалуй, лучше всего начать с того часа, когда утром 3
апреля 1945 года ко мне в редакцию журнала вошли два человека. Каждый из
них положил на мой стол по объемистому конверту.
Тот, что поставил на пол большой чемодан, был гигантского роста. Он
сильно сутулился; казалось, будто он что-то рассматривал на полу. У него
были крупные, словно
